Первые воеводы Олонца, руководившие его строительством и заселением, не нашли среди крестьян Заонежских погостов желающих превращаться в посадских людей. Они пишут царю Алексею Михайловичу, что говорили с ними «всякими мерами» и все же не добились успеха — «жилых и посадцких людей в городы из Заонежских погостов охотников никово нету». Тогда им пришлось записывать в посад на Олонец жить тех из крестьян, о ком, как они сообщают, соседи сказали, «што они люди не скудныя».

Производили они это следующим образом: «у смотру допрашивая волостных людей которыя люди у них в погостех торговыми промыслы промышляют, а в солдатцкую службу за старостью их не будет», чтобы они «писалися в посадцкие люди на Олонец», но прежде всего они, конечно же следуя государеву указу, распоряжались так, чтобы эти будущие посадцкие люди «писали детей своих в солдатцкую службу», а у кого детей нет — «дали приимышев или наймитов».

Снова повсеместно в волостях снаряжают челобитчиков. В Москве вынуждены разбирать многочисленные жалобы с традиционными сетованиями на то, что торговые промыслы де у них в Заонежских погостах небольшие, а земельные участки малые и пашни скудные, и что не под силу им, отдав сыновей в солдатское ученье, самим жить на посаде в Олонце и «тягло тянуть» и «служба служить».
И опять был найден компромиссный вариант. Воеводы Федор Волконский и Степан Елагин, получив из Новгородской четверти ряд увещеваний за причиняемое бесконечными крестьянскими челобитными беспокойство, порешили так организовать дело:
«говоря с ними о том всякими мерами, и которые люди промышляют неболшими торговыми промыслы, а иныя и не промышляют торгом, а сказали про них крестьяня, што они люди не скудныя, а в солдадтцкую службу их за старостью не будет, и мы... написали в Олонетцком и в иных розных погостех в город в посадцкие люди с 60 человек и поручныя записи* велели по них взять, што им быть в посаде и дворы в городе строить».

Но эти посадские люди вновь били челом, что не смогут они нынешней осенью дворы в городе поставить. И тогда воеводы распорядились «нынешнею осенью в городе селитца человеком двум, иным и трем один двор поставить, штобы в городе не пусто было». Тогда, как сообщают удовлетворенно воеводы, наконецто «которые попрожиточнее*8, учали в городе селитца человека по 2 и по 3 в один двор, привезли в город изб з 10».
Так начинался город на Олонце. Испокон веков жившим в деревнях, их же родичами поднятых из лесной целины, из поколения в поколение расширявшим возможности безподатного использования лесных, луговых, рыболовных угодий, крестьянам было бесконечно жаль бросать налаженное хозяйство, менять привычный образ жизни. Ремесленничество, безусловно широко распространенное, носило еще индивидуальный характер, что также не способствовало готовности к навязываемым изменениям. Люди предпочитали жить «по старине», пользоваться заслуженным уважением односельчан и членов волостного мира, либо нести свой крест не особенно удачливого хозяина, но не хотели ничего менять. Свидетельством тому — многочисленные челобитные. В них за стилизованными жалобами всетаки можно разглядеть и индивидуальность судьбы, и угадать истинную причину протеста.

Весной 1650 г.52 судейка Шуйского погоста Давыдко Власьев просил разрешить ему не тотчас переселяться на посад, куда он «бедной сирота голой человеченко написан поневоле» в жильцы.
Он отговаривается не только бедностью, что можно считать традиционным рефреном в челобитьях, но и тем, что у него «судные и обыскные дела и мирские хлопоты все не вершены*** и с судных дел пошлины не собраны».

Ему, согласно дьячьей помете на обороте, была дана отсрочка до года и велено выбрать в старосты на его место другого крестьянина.
В 1650м или 1651 г.53 Исачко Гаврилов из Святозерской волости Важенского погоста просит избавить его от предписанья переселяться на посад города Олонца и объясняет, почему он «в посад неугоден»: «бедной сирота, человек старой и глух, а изувечили розбойники, и огнем жгли, и женишко убили, и сынишка полугодовой остался», и кормитде его племянник, который в солдатах.
Он полагает, что написали его в посад «по недружбе неведомо хто», и требует очной ставки с тем, кто его записал.

Любопытно отметить, он сообщает, что при Михаиле Романове велено было «быть в Великом Новегороде из Заонежских погостов тысяча семей введенцы» и что тогда у них был выбран один человек и это был вовсе не он. Исачко Гаврилов видит в этом доказательство несправедливости нынешнего выбора. В памяти велено сыскать «Исачка Гаврилов животами прожиточен ли».

Около 1651/52 г.54 была прислана память в ответ на челобитье посадского человека Терешки «с товарищи». Они просили пожаловать их «оставить по человеку женского полу в семье для хлебного жатья и скотинного береженья». так как на их «деревенских участках хлеб ржаной и яровой посеян... и по се время стоит на земли не пожат», в то время как они «взяты на Олонец». Было велено: «как к вам ся память придет и вам бы у тех посацких людей оставить по человеку женского полу в семье».
В начале 1651 г.55 солдат из Ладвинской волости Остречинского погоста Павелко Иванов сообщает, что он второй год как записан в солдаты, а ныне оказался в росписи в город на Олонец в посадские, и что он одинок и должной человек4* и жить ему на посаде нечем. В ответной памяти, адресованной подьячему Тарасу Гаврилову, велено оставить Иванова в солдатах.

Повидимому, действительно нежелание превращаться в посадских людей было столь велико, что местные старосты и производившие выбор подьячие допускали явные злоупотребления, записывая кого придется, по принципу «только бы не меня».
В феврале 1651 г.56 была отправлена память в Шунгский погост в ответ на челобитную солдата Павелка Фомина. Он просит не ставить его на

поруку в город за то, что отец его Фома Веденеев «сшел безвестно», «услыша, что записан в город на посад», так как человек он был «не торговой, пашенной».
В марте 1651 г.57 воевода Василий Чеглоков снабдил подьячего Ивана Карпова памятью, в которой вновь настоятельно требовал обеспечить переселение на посад города Олонца людей из Шунгского и Кижского погостов и Кузарандской волости «з женами и з детми и со всеми животы тотчас».

Эта память была послана им подьячему, отправленному в Шуньгу еще ранее для обеспечения переселения посадских людей, в ответ на его жалобы, что крестьяне «избегают и многие по ярманкам разъехались, а иные... отбиваютца».
Воевода требует выслать их по зимнему пути, только Кижского погоста посадским Приезжему Кирилову и Гришке Захарьеву в виде исключения дан срок до Николина дня, «чтоб им поднятца з животами полою водою», но и с них должны были быть взяты «поручные записи».

Во исполнение этого, не надеясь, повидимому, на добровольное отбытие этих людей на посад, воевода велит подьячему «по погостам у началних людей... имать солдат с теми посадцкими людми в провожатых, чтоб те посацкие люди ехали на Олонец тотчас». Более того, если они «учнут чинитца силни и на житье в город на Олонец з женами и з детми не поедут», подьячему следовало, «взяв у началных людей салдат, сколко человек надобно, да с теми салдаты» выслать их в город на Олонец.

В самом начале 1657 г.58 солдаты города Олонца и окрестных волостей Ефим Стефанов, Ивашко Семенов, Ротка Иванов сообщают, что во время набега от Корелы воинских немецких людей 6 января их «жен и детей... посекли, а иных в полон взяли, а домишка наши и хлебы, молоченой и не молоченой, и скот и платье и сино в зародах* и всякой судовой запас сожгли безо остатку в домишках... да... храмов сожгли шесть», и что они не имеют возможности восстановить хозяйство, так как «иноземцы и учителные люди» их «с караулу соимя водят на поле на ученье беспрестанно по вся дни, а жалованья и корму нет». Просят освободить от службы и от караула Олонца города «для ради дворового строенья».

Обращает на себя внимание тот факт, что главной задачей воевод все же оставалось обеспечение службы «пашенных солдат», только что учрежденной в Заонежских погостах по остроумному решению государственной администрации создать фактически постоянную армию, которая бы не только границу охраняла, но и сама бы себя кормила и плюс ко всему была бы привычна к суровым климатическим условиям этого северного края, о возможных способах передвижения в котором воеводы пишут весьма выразительно: «Дороги во все погосты с Олонца рекою Олонцом до Ладожского озера 20 верст, Ладожским озером до устья реки Свири 70 верст, рекою Свирью до Онега озера 180 верст. А Онегом озером на обе стороны по погостам судовой ход и сухим путем дороги во все погосты есть же, пешие и конные, с нужею, зашли мхи и озера, и перевозы через озера многия, а тележных дорог нет»59.

Стараясь выполнить обе эти задачи, воеводы во исполнение принципа «штобы в городе не пусто было» вынуждены предложить вчерашним крестьянам, а ныне, с момента внесения их имен в специальные списки, посадским людям селиться в городе по 2 и по 3 человека в одном дворе. И уже к началу первой зимы в городе стояло 10 дворов.
К сожалению, пока эти первоначальные списки посадских людей не известны науке. Поэтому есть только одна возможность узнать их — выявить все имена, упомянутые в различного рода документах: в челобитных, в записях о кабальных долгах, в исках и грамотах, а также в отписках из избы в Москву и во множестве наказных памятей с различными распоряжениями в погосты.